Вторая встреча с искусствоведом и культурологом Александром Архангельским посвященная творчеству М. Врубеля
22 октября 2023 года, после вечернего богослужения в храме Всех преподобных отцев Киево-Печерских состоялась вторая встреча с искусствоведом, культурологом Александром Архангельским, из цикла, посвященного творчеству художника Михаила Врубеля.
В начале встречи Александр Иосифович напомнил слушателям о том, что было рассказано в прошлой беседе и затем продолжил свой рассказ о творческом пути художника и о его картинах «Демон летящий» и «Демон поверженный».
Демоны Врубеля – это так же и отражение того времени в которое жил художник. Тоска врубелевского Демона в реалии отражает внутреннее состояние интеллигенции в конце XIX- начале XX веков, периода когда люди старались найти себя в материальном выражении, делали идола из искусства, обожествляли себя как творцов, пытались насытиться тем, что не приносит насыщения душе.
Врубель же объяснял, что его Демона не надо путать с традиционным чертом, демоны — это «мифические существа, посланники... Дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но при всем том дух властный... величавый».
В начале 1896 года Михаил Врубель познакомился со своей будущей женой — оперной певицей Надеждой Забелой. И на какой то период времени оставляет своих Демонов.
Накануне рождения сына, Саввы, в 1899 году Врубель вновь берется за образ Демона. Совсем другой демон рождается в душе у художника. И создается мощный Демон на холсте Врубеля который как бы летит прямо на зрителя, он стремится вперед, но в его облике проступают черты тоски и обреченности.
В 1901 году у художника родился сын, мальчик родился с раздвоенной верхней губкой и это глубоко поразило Михаила Врубеля. А в декабре 1901 года появляется другая картина — «Демон поверженный». Художник создает своего подлинно трагического Демона. Его вывернутое, изломанное тело — отображение пережитых внутренних мучений, борений духа. В этом Демоне нет примирения, в душе собираются силы для нового восстания.
Его вывернутое, изломанное тело — отображение пережитых внутренних мучений, борений духа.
Уже выставив картину, художник исступленно продолжает работать над ней. Те, кто наблюдал это на выставке в Петербурге, были потрясены происходящим.
Как потом напишет Александр Бенуа:
«Каждое утро, до 12-ти, публика могла видеть, как Врубель “дописывал” свою картину. В этой последней борьбе было что-то ужасное и чудовищное. Каждый день мы находили новые и новые изменения. Лицо Демона одно время становилось все страшнее и страшнее, мучительнее и мучительнее».
В 1902 году художник пишет картину «Портрет сына». Удивительная картина, сочетавшая в себе нежность любящего отца и тревогу за судьбу сына, сильную душевную боль от трагического предчувствия. Лицо годовалого мальчика с заячьей губкой и огромными серыми глазами полно недетской серьезности.
Мальчик прожил всего два года. После его смерти у Врубеля начинается депрессия, появляются суицидальные мысли. По его собственной просьбе, он был помещён в психиатрическую клинику.
В больнице Михаил Александрович рисует портрет своего врача, доктор Усольцева.
«За свои 48 лет я полностью потерял образ честной личности, особенно в портретах, а приобрел образ злого духа. Теперь я должен видеть других и полноту образа моего Бога», — пишет Врубель на обороте этой картины.
Начинается духовный перелом в исканиях Врубеля. Теперь основные его работы посвящены теме пророка: «Шестикрылый Серафим», «Голова Пророка», «Видение Иезекииля».
В 1904 году он пишет картину «Шестокрылатый Серафим», она написана после духовного перелома Врубеля. И смотря на эту картину можно ощутить некую двоякую природу изображенного на ней серафима. Огненный венец изображен на его голове, сильные крылья как бы переливаются драгоценными камнями. Лицо как бы застыло. Руки воздеты в молении. В одной из них, обвитой змеей, он держит меч, в другой — кадило с горящими углями.
В картине «Голова Пророка» так очевидно портретное сходство с самим художником. Видно как много всего выстрадал этот человек. Взгляд полон боли, но в нем чуствуется некое просветление. Он смотрит на мир не с ненавистью и презрением, как некогда «Демон поверженный», а видя глубину самой жизни.
Он выходит из больницы, живет в Петербурге, пишет и рисует. Но с 1906 года Михаил Александрович почти не покидает клинику. Его последние работы: «Видение пророка Иезекииля» и портрет поэта Брюсова.
Брюсов вспоминал эти сеансы в больнице:
«Очень мучила Врубеля мысль о том, что он дурно, грешно прожил свою жизнь, и что в наказание за то, против его воли, в его картинах оказываются непристойные сцены. “Это дьявол делает с моими картинами. Ему дана власть, за то, что я будучи не достоин, писал Богоматерь и Христа. Он все мои картины исказил”».
Много было написано о том что Михаил Врубель создавал свои творения в состоянии одержимости или психического расстройства. Можно много приводить различных доводов.
Но вот что говорит об этом специалист, врач-психиатр Ф.А. Усольцев, человек верующий и разбирающийся в живописи, который наблюдал и лечил болезнь художника:
«Из длинной вереницы прошедших передо мною людей, душевный спектр которых разложила болезнь, его спектр был самый богатый и самый яркий, и этот спектр показал до неоспоримости ясно, что это был художник-творец, всем своим существом, до самых глубоких тайников психической личности. Он творил всегда, можно сказать, непрерывно, и творчество было для него так же легко и так же необходимо, как дыхание. Пока жив человек, — он все дышит; пока дышал Врубель, — он все творил.
Я видел его на крайних ступенях возбуждения и спутанности, болезненного подъема чувства и мысли, головокружительной быстроты идей, когда телесные средства не поспевали за их несущимся вихрем. И он все-таки творил. Он покрывал стены своего домика фантастическими и, казалось, нелепыми линиями и красками. Он лепил из глины и всего, что попадало под руку, чудовищно-нелепые фигуры. Но стоило прислушаться к его речам, вникнуть в них, — и нелепость, казалось, исчезала. Были понятны эти обрывки, не поспевавшие за своим неудержимо несущимся, но ярким образом. Было ясно, что Врубель творил. И действительно, затихала болезнь, темп творчества замедлялся, руки поспевали за ним, и прорывались на бумагу прежде скрытые образы: то голова пророка с глазами, полными тоски и мольбы, то ангел с кадильницей, с бесстрастным лицом, с взором, устремленным в невидимую даль, весь окутанный яркими горящими красками его крыльев.
Упала волна возбуждения и упала ниже нормального уровня, наступил депрессивный период, обнаружилось русло, дно, но там — не покрытые тиной булыжники, а все те же яркие самоцветные камни творчества. Кажется, нет сил для подъема, угасла фантазия, и кажется, что Врубель уже не из себя берет образы, а копирует окружающую жизнь и природу. Но нет! все, что выходит из-под его карандаша или кисти, так оригинально, так ново, сравнительно с оригиналом, что ясно, что, и копируя, Врубель творит. Будет ли это узор занавески, блеск стекла, причудливые формы и краски петунии, — все передано по-врубелевски. Часто приходится слышать, что творчество Врубеля — больное творчество. Я долго и внимательно изучал Врубеля, и я считаю, что его творчество не только вполне нормально, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не могла его разрушить. Творчество было в основе, в самой сущности его психической личности, и, дойдя до самого конца, болезнь разрушила его самого. С ним не было так, как с другими, что самые тонкие, так сказать, последние по возникновению представления — эстетические — погибают первыми; они у него погибли последними, так как были первыми. Это был настоящий творец-художник. Он знал природу, понимал ее краски и умел их передавать, но он не был рабом ее, а скорее соперником.
Стихали симптомы болезни, и какая обрисовывалась симпатичная, живая, увлекательная личность. В обыденной речи Врубель был так же красочен и пластичен, как на полотне и в глине. Он живо интересовался всем, что касалось искусства, и увлекательно говорил о нем. Новейшие направления искусства, несмотря на продолжительную болезнь, были ему хорошо знакомы, он относился к ним критически, но очень ценил их и верил в их будущее. Очень тепло и участливо относился он к художественной молодежи. Я помню один эпизод. У Врубеля кончался депрессивный период. В обществе в это время ходили слухи, что Врубель плох и долго не проживет. Один из молодых художников, собираясь надолго за границу, ни за что не хотел уезжать не увидавши хоть раз в жизни Врубеля живым. Я не мог отказать ему в этом желании испросив позволения у Врубеля, привел к нему юношу. И это была одна из трогательнейших сцен, какую я только видел, — так тепел и светел был Врубель в беседе с юным художником, такой любовью и верой в молодые силы дышала его речь, и наконец, увлекшись своими речами о будущих успехах молодого искусства, Врубель поцеловал руку юноши. Тот тоже не выдержал, расплакался и поцеловал его руку.
Очень ценя и чувствуя всякие проявления искусства и творчества вокруг себя, он совсем не ценил своих произведений. Да оно и понятно: они даваясь ему так легко, так сами собой выливались на бумагу, что казались ему тем же, чем нам случайно, во время беседы, выводимые карандашом на бумаге фигурки. Он часто рисовал на старых рисунках новые только потому, что ему хотелось быстрее перенести в линии и формы вновь возникающие образы. Когда он брал лист бумаги, то вся картина была уже на ней перед его умственным взором, и он начинал воспроизводить ее так, как ребенок воспроизводит картину на восковой бумаге, обводя по частям ее контуры и вырисовывая отдельные уголки.
Он никогда не рисовал эскизами, а, набросав несколько угловатых линий, прямо начинал детально вырисовывать какой-нибудь уголок будущей картины и часто начинал с орнамента, с узора, который очень любил. Часто случалось, что, тщательно вырисовав какую-нибудь деталь, уголок картины и общими штрихами наметив ее образ, он бросал свое произведение, и оно так и оставалось неоконченным. Новые возникшие образы вытесняли старые. А бывало и так, что, начав вырисовывать деталь, он так увлекался, что картина не умещалась на бумаге, и приходилось подклеивать. Случалось, что какие-нибудь образы были особенно ярки и неотступно стояли в сознании, и тогда над воспроизведением их он работал упорно и мучительно, все вновь и вновь перерабатывая их и безнадежно гонясь за все летящей мечтой. Такова была его последняя неконченная картина «Видение пророка Иезекииля», навеянная ему чтением Библии.
Да, это был настоящий творец-художник, который творил всегда непрерывно, и творил легко и свободно, никогда ничего не выдумывая. Он умер тяжко больным, но, как художник, он был здоров и глубоко здоров».
