Он всю жизнь желал пролить кровь за Христа
27 февраля – день памяти преподобного Илариона Грузина, подвижника Русского Пантелеимонова монастыря на Святой Горе Афон, прославленного в 2002 году Грузинской Православной Церковью и включенного в месяцеслов Священным Синодом Русской Православной Церкви. Святогорцы называли старца «духовником духовников», считая его высоким примером православного подвижничества и неукоснительного следования воле Божией.
Все, что известно о старце Иларионе Грузине, сохранилось и дошло до наших дней благодаря трудам русского монаха, в дальнейшем архимандрита Пантелеимона († 1888), настоятеля Свято-Троицкого Усть-Киренского монастыря Иркутской епархии.
Он позаботился собрать воспоминания близких к старцу Илариону лиц, в том числе грузинского монаха Гавриила, которому по благословению духовника Русика, игумена Иеронима (Соломенцова) старец подробно рассказал о своей жизни до монашества; также ученика старца, иеромонаха Саввы, зографского пустынника Василия, старца Хаджи-Георгия, монаха Виссариона-грузина и других.
Архимандритом Пантелеимоном было начато жизнеописание старца, а собственно Житие было собрано из отдельных записей иеромонахом Антонием Святогорцем.
Иеросхимонах Иларион, в святом Крещении Иессей, родился в 1776 году в Имеретии, селении Лосиат-Хеви, Шарапанского уезда Кутаисской губернии, в благочестивой семье Канчавели, происходившей из древнего имеретинского дворянского рода. В шесть лет мальчика взял на воспитание брат матери иеродиакон Стефан, пустынножитель Табакинского Георгиевского монастыря, и они жили в пустынной горе до его смерти, которая последовала через двенадцать лет. С раннего детства Иессей был приучен к молитве, молчанию и уединению.
После смерти дяди юноша недолго жил в Табакинском монастыре, затем решил отправиться учиться в Тифлис. По пути он посетил Никозского епископа Афанасия, который благословил его вместо учебы в Тифлисе возвратиться к родителям.
С раннего детства Иессей был приучен к молитве, молчанию и уединению.
В скором времени Иессей был определен на службу к царю Имеретии Соломону II и для усовершенствования в духовных предметах отдан под руководство ученого монаха архимандрита Геронтия (в миру князя Сологашвили) в Джручский Георгиевский монастырь.
Три с половиной года он жил в полном послушании у старца, проходя школу аскетики и одновременно получая светское образование. Спустя еще два года царь, сделавший Иессея одним из своих приближенных, предложил ему жениться и принять священство, что приученный с раннего детства к послушанию Иессей и исполнил.
Все это происходило во времена, когда к Российской Империи присоединилось Грузинское царство (1801 год), и русское правительство начало переговоры с Имеретией о присоединении. Во время переговоров, из-за интриг царедворцев царь Соломон вынужден был бежать в Турцию. В это тяжелое для царя время пресвитер Иессей Канчавели, рано овдовевший, оставил родину и последовал за своим государем, чтобы послужить ему в постигшей его беде.
Царь Соломон II скончался в Трапезунде в 1814 году. После его смерти Иессей принял решение вернуться на родину, ставшей уже частью России. От лица всей царской свиты он написал прошение Императору Александру I. Прошение было милостиво удовлетворено, и в мае 1814 года отец Иессей вернулся в Имеретию. Он хотел найти себе место, где мог бы подвизаться в безмолвии, однако вскоре царица Мария, вдова царя Соломона, пребывавшая в Москве, потребовала его к себе.
Жизнь при дворе, где царица и ее приближенные предавались развлечениям и прямому разврату, где сам он, наделенный внешней красотой, постоянно подвергался искушениям, была тягостна для отца Иессея. Он многократно просил царицу отпустить его на родину, но она решительно отказывала. Несмотря на ее угрозу в случае тайного ухода вернуть его по этапу, он твердо заявил, что все-таки уйдет из дворца.
Он хотел найти себе место, где мог бы подвизаться в безмолвии, однако вскоре царица Мария, вдова царя Соломона, пребывавшая в Москве, потребовала его к себе.
С помощью сочувствующего ему камердинера царицы отец Иессей получил паспорт и уехал из Москвы. Он прибыл в Константинополь в 1819 году, в дни Пятидесятницы, намереваясь отправиться в Палестину и на Синай, и там, в местах, где в древнее время подвизались грузины, поселиться.
Об Афоне он почти ничего не знал, однако последовал совету Иерусалимского патриарха, который предложил ему сначала посетить Святую Гору, а к началу Великого поста приехать в Иерусалим.
На Афоне отец Иессей поселился в Иверском монастыре. В нем он не нашел ни одного грузина, и, не зная греческого языка, объяснялся с некоторыми братиями по-турецки; но так как знавших турецкий язык было немного, отец Иессей большую часть времени проводил в молчании. Скрыв свое происхождение, он представился монастырской братии бедным паломником, приехавшим поклониться святыням.
Никто на него не обращал особого внимания. А он, живя в обители, присматривался к монашеской жизни, посещал богослужения; если благословляли, трудился на послушаниях. Но идиоритмический устав не был ему по сердцу.
Скрыв свое происхождение, он представился монастырской братии бедным паломником, приехавшим поклониться святыням.
Однажды он вместе с некоторыми из братий пришел на храмовый праздник в монастырь Дионисиат.
Порядок службы, образ жизни монахов, строгость и благочиние пришлись ему по душе и, испросив благословения игумена монастыря Стефана, он остался там. Послушаниями его были колка дров, ношение воды, трапезная и прочие физически тяжелые работы, а также уход за виноградником.
В Дионисиате отец Иессей встретил своего старого друга, отца Венедикта, грузина, жившего в то время близ монастыря в пустыне.
Великим постом 1821 года они вместе приняли постриг в великую схиму. При постриге отец Иессей получил имя Иларион.
Несмотря на то, что он не знал греческого языка, братия относились к нему с уважением и любили за примерное трудолюбие и кроткую подвижническую жизнь. Живя в Дионисиате, отец Иларион никогда не запирал своей кельи.
Однажды один брат зашел к нему и увидел лежащий в жестяной банке русский паспорт и турецкий фирман, в котором было написано, что владелец его – священник. Отец Иларион настоятельно просил игумена и братию сохранить эту тайну. Однако, однажды отправившись в Иверон за грузинскими книгами, он встретил там архимандрита, с которым был знаком в Москве. Скрывать, что он бывший царский духовник теперь стало невозможно. Игумен Стефан просил отца Илариона принять на себя духовничество, братия не давали ему исполнять тяжелых работ. А он испросил дозволения поселиться в пустынной келии близ монастыря.
Братия относились к нему с уважением и любили за примерное трудолюбие и кроткую подвижническую жизнь.
В 1821 году, по случаю греческого восстания, повсюду производились суды и казни, турки силой оружия хотели подавить мятеж. Правитель Фессалоник Абдул Робут-паша в начале 1822 года повелел, чтобы все настоятели монастырей явились к нему на поклон, в противном случае грозясь разорить обители. Как и многие другие, игумен Стефан, боясь сам отправиться к паше, попросил исполнить это отца Илариона. Тот изъявил полную готовность, всем сердцем желая пострадать за Христа и сподобиться мученичества. Достигнув Кумицы, они явились к паше и вручили ему письмо от Священного Кинота, в котором были поименованы поверенные от монастырей.
Паша – как оказалось, сын православного священника из Абхазии, в юности проданный туркам и обращенный в мусульманство, – стал убеждать отца Илариона оставить Святую Гору. Несмотря на то, что отец Иларион строго обличил его за отступничество от веры отцов, паша его одного, как бывшего соотечественника, отпустил, а остальных посланных заключил в темницу. Возвратясь на Афон, отец Иларион много скорбел о том, что не успел убедительно опровергнуть богохульные слова паши. Он упросил игумена Стефана снова отпустить его в Фессалоники. Прибыв во дворец, отец Иларион на протяжении четырех дней, в присутствии многих людей твердо обличал пашу – его жестокость по отношению к христианам и предательство православия. Когда чаша терпения паши переполнилась, он приказал казнить старца, и только заступничество близких паше чиновников-земляков заставило его отменить приговор: отца Илариона вывели из города и отпустили.
Однако он не ушел, а еще полгода служил афонским монахам, участвовавшим в Греческом восстании, и заодно всем узникам тюрьмы – христианам и мусульманам. Он собирал милостыню и покупал для заключенных еду, стирал белье, приносил воду.
Однако он не ушел, а еще полгода служил афонским монахам, участвовавшим в Греческом восстании, и заодно всем узникам тюрьмы – христианам и мусульманам.
После шести месяцев служения, вразумленный, что мученичество не его путь, укоряя себя за недостоинство, старец Иларион вернулся на Афон, избрав для жительства пустынную келию. Затем, тяготясь множеством людей, обращавшихся к нему за советом, он ушел в полный затвор в башне Нового скита. Но такой подвиг оказался ему не по силам: через некоторое время он впал в тяжелую болезнь, и совет старцев принял решение запретить ему затвор.
Отца Илариона поместили в келию преподобного Харалампия, где заботившийся о нем отец Венедикт для смирения старца заставил его есть пищу с маслом, рыбу и сыр. Отец Иларион беспрекословно слушался своего друга, имея веру в его рассудительность, и вскоре начал выздоравливать.
По прошествии времени он перешел в Иверский монастырь, где занялся грузинской библиотекой, составил каталог, сделал извлечения из книг и рукописей, что составило двенадцать томов, в которых преимущественно были помещены Жития святых. Этот сборник под названием «Цветник» был передан отправлявшемуся в Россию Зографскому игумену, который и издал его полностью, на грузинском языке, без указания имени составителя.
Из Иверона старец Иларион перешел в Предтеченский скит, а затем, не без искушений поменяв еще несколько калив и скитов, в 1862 году перешел на жительство в Русский Пантелеимонов монастырь, где его с любовью принял духовник обители иеросхимонах Иероним (Соломенцов).
Живя еще в Дионисиатской келии святого апостола Иакова, старец начал принимать приходящих к нему за духовным советом. К нему шли все – от простецов до афонских старцев. Тогда святогорцы и стали его называть духовником духовников.
В Русике старец поселился вместе с учеником, иеромонахом Саввой в построенной для него келии великомученика Георгия. Тут он прожил примерно год, до самой своей кончины.
Во время предсмертной болезни старец говорил: «Слава Богу! Вот, я хотел мученичества, но Господь не сподобил меня этого; а теперь послал болезнь; это паче мученичества, когда переносится с терпением и преданностью воле Божией».
14 февраля 1864 года старец Иларион скончался.
Предвидя, что братия Русского Свято-Пантелеимонового монастыря будет почитать его мощи, он завещал своему ученику похоронить его в тайном месте, а когда настанет время, «выкопать кости... отнести их на кладбище монастыря Дионисиат и смешать с костями других отцов».
Ученик исполнил волю старца, однако монахи требовали у иеромонаха Саввы мощи старца Илариона. Причиной послужили распространяемые между греками слухи, что тело старца не истлело, и потому ученик не выкапывает его; поэтому скитские старцы посоветовали отцу Савве откопать мощи и показать их всем, чтобы не допустить хулы на его старца.
25 мая 1867 года благоухающие мощи были раскрыты и упокоены в Малом скиту святой Анны.
В заключение приведем ярко характеризующий старца документ – одно из писем его ученика, иеромонаха Саввы, которое опубликовано в жизнеописании, составленном иеромонахом Антонием Святогорцем.
Письмо отца Саввы к Русинскому монаху отцу Денасию:
«... В 1853 году, при благочестивом Императоре Николае, которого Господь да упокоит в Царствии Небесном со всеми святыми, где присещает свет лица Господа нашего Иисуса Христа, где всех веселящихся жилище, – в то время я с блаженным старцем моим, иеросхимонахом Иларионом, пребывали в безмолвии в пределах Дионисиатского монастыря на холме, и совершали богослужение в священном храме св. Апостола Иакова, брата Господня. Тогда произошла ужасная война России при Севастополе с турками и их союзниками-еретиками. И когда мы с прискорбием узнали об этом, то опечалились сердечно, так как блаженный старец мой очень любил русских, и много раз я слышал, что он благодарит Бога за то, что народ его не попал в руки турок или еретиков, но в руки православных христиан.
И как только услыхали мы об этой ужасной войне, старец мой сказал мне: “Смотри, чадо мое, так как братия наши, русские христиане, теперь находятся среди огня и крови, то поэтому должно нам горячо и со слезами просить Бога, дабы могли они победить врагов и смирить их, чтобы чрез то прославилось всесвятое имя Его и народ русский, достояние Его. Ты же, чадо мое Савва, кроме Литургии, которую совершаешь ежедневно, и за которой просишь за русских у Бога, – тебе завещаю еще прочитывать всю Псалтирь царя и пророка Давида каждый день и делать метания [земные поклоны] в помощь братиям нашим”. Я ответил: “Ради тебя все, что могу, сделаю”.
Когда начинали Литургию и я возгласил: “Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа...”, он отвечал: “Аминь”. И я начал мирную ектению: “Миром Господу помолимся”. Старец отвечал по-грузински: “Упало, шегвицкале” (“Господи, помилуй”) скоро. – “О свышнем мире...” и старец говорил: “Упало, шегвицкале”, но медленнее и с великой скорбью. Далее: “О благочестивых православных христианах…” – тогда старец со многим сокрушением и слезами, имея руки воздетыми к небу, пел медленно: “Упало, шегвицкале”, ударяя себя в грудь правой рукой и, падая ниц на землю, ударял три раза головою о пол и орошал его слезами. Далее: “О благочестивейшем и боголюбивейшем Императоре нашем Николае и Супруге, чадех, палате и воинстве его” – старец отвечал с сокрушением, имея воздетыми руки и взирая вверх: “Упало, шегвицкале”. Далее: “О еже покорити под нозе Его всякого врага и супостата” – старец отвечал: “Упало, шегвицкале”, бия себя в грудь, падая ниц на лицо и ударяя трижды головою о пол с великим плачем. Далее: “О Святейшем Синоде и о всей богохранимой державе Российской...” – старец со сокрушением и многими слезами отвечал: “Упало, шегвицкале”.
Когда пишу это, то сокрушается сердце мое и плачу и не могу писать. То же самое происходило и на сугубой ектении. Таким образом, мы совершали Литургию каждый день. Когда минуло некоторое время, то сказал мне старец: “Пойдем в монастырь, спросим игумена, что они знают о войне; русские побеждают или враги?” Когда они пришли в монастырь, то игумен с проэстосами показали им бумагу, которую прислал из Константинополя патриарх с одним архиереем, чтобы раздать во все монастыри служащим иеромонахам. Патриарх писал, чтобы просили Бога, на великом входе Божественной литургии, дать силу турецкому воинству покорить русских под ноги турок. При этом прилагалась особая молитва, которую надо было читать вслух.
Когда игумен, старец Евлогий, прочел нам это патриаршее послание и сказал старцу: “Понял, что пишет нам глава наш, отец наш?”, старец мой ужаснулся и сказал: “Он не христианин”, и с печалью спросил: “Вы читали это в монастыре, во время Литургии, как пишет?” Но они отвечали: “Нет! да не будет сего”. А патриарх угрожал в грамоте, что тот монастырь, который не исполнит этого приказа, понесет очень сильное наказание.
На следующий день ушли мы в свою келлию. Прошла еще неделя. Приходит один монах из Григориатского монастыря для откровения помыслов, и спросил его мой старец: “Читали ли вы ту молитву, что прислал патриарх в монастыри?" Он ответил: "Да, прочитали ее в прошлое воскресенье за Литургией”. Старец сказал: “Не хорошо сделали, что прочитали; вы лишились благодати святого крещения, лишили монастырь свой благодати Божией; осуждение на вас!”
Пошел тот монах обратно в монастырь и сказал своим старцам и игумену, что “мы лишили монастырь наш благодати Божией – благодати святого крещения, – так говорит папа Иларион”.
В тот же день водяной потоп снес мельницу, и отцы стали роптать на игумена: “Ты разрушил монастырь!” Игумен в великой скорби поспешил сделать три поклона перед иконою Спасителя и взмолился: “Господи мой, Иисусе Христе, иду к духовнику Илариону исповедать то, что сделал, и какой канон он мне даст, тот исполню, чтобы не случилось со мною удара от печали”.
Взяв с собою одного иеродиакона и одного монаха, отправился в келлию св. Апостола Иакова, где мы тогда пребывали. Когда они пришли, старец мой находился вне келлии. Игумен со спутниками, увидав моего старца, пали ниц, делая земные поклоны, говоря: “Благослови, святый духовниче”. Затем подошли, чтобы поцеловать его руку. Но старец мой закричал: “Вон, вон, дальше от меня; я не принимаю еретиков!” Игумен взмолился: “Согрешил, пришел просить дать мне канон”. Старец же говорил: “Как дерзнул, несчастный, поставить Магомета выше Христа? Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа говорит Сыну Своему: Седи одесную Мене, дондеже положу врагов Твоих в подножие ногам Твоим (Пс. 109:1), а ты просишь Его положить Сына Своего под ноги врагов Его! Убирайся от меня прочь, не прииму тебя”. Игумен со слезами упрашивал старца принять его на покаяние и дать ему канон. Но старец мой говорил: “Я не духовник тебе, иди, найди духовника дать тебе канон”. И оставив их вне келлии плачущих, старец ушел к себе и запер дверь на ключ.
Что оставалось нам делать? Мы вошли в мою келлию и там совершили всенощное бдение, прося Бога преклонить старца на милость и дать канон игумену. Утром пришел старец в церковь на Литургию, не говоря с пришедшими ни слова, и после литургийного отпуста быстро ушел к себе в келлию. Пришедшие с игуменом стали беспокоиться, чтобы его не постиг удар; они попросили меня сходить к старцу и вызвать его, может быть, он меня послушает.
Иду, падаю ему в ноги и прошу его: “Сделай милость им, дай им канон, – с игуменом может случиться сердечный удар со смертельным исходом”. Тогда старец спросил меня: “Какую эпитемию им дать? Бог свыше разгневан на них. Какую эпитемию наложить на них, дабы умилостивить Бога?”
Когда я сказал моему отцу: “Старец, так как я ежедневно прочитываю всю псалтирь царя-пророка Давида, как ты мне сказал, то есть там один псалом, подходящий к этому случаю – 82-й: Боже, кто уподобится Тебе, не преложи, ниже укроти Боже... Вели им прочитать весь этот псалом завтра за Литургией, когда поется херувимская песнь, при великом входе; тот иеромонах, который читал раньше молитву патриарха, тот пусть будет под великим паникадилом, и когда сойдутся все отцы во время великого входа, тогда иерей должен выйти из алтаря, держа дискос и чашу в руках, то пусть один монах несет впереди хартию с написанным на ней этим псалмом, и иеромонах, ожидающий под паникадилом, да прочтет весь псалом громко всей братии, и при прочтении его от 2-го стиха до 9-го должно всем многократно повторять: Господи, помилуй. А при чтении остальных стихов всем говорить: Аминь! И тогда возвратится опять благодать Божия на их монастырь”.
Старец принял мой совет и попросил позвать их. Когда они, радостные, вошли в келлию и сделали метание, старец сказал им: “Сей канон исполните, и милость Божия возвратится к вам”. Тогда они стали смущаться, как бы не узнал присланный от патриарха экзарх, который наблюдал в Карее (небольшой городок на Афоне, где находятся представительства всех монастырей и управление св. Горой) за соблюдением патриаршего указа, или же турки, и не навели на монастырь большой беды. Они не знали, что делать.
Старец сказал: “Раз вы так боитесь, то я беру моего иеромонаха и иду в монастырь; и если узнает экзарх или турки, скажите им: один монах Иларион-грузин так нам заповедал, и мы так сделали, и вы будете беспечальны”.
Тогда игумен сказал: “Духовниче, и о вас беспокоимся и скорбим, потому что когда узнают об этом турки, то придут сюда, заберут вас, завяжут в мешки и утопят обоих в море”. Старец мой ответил: “Мы готовы, я и мой иеромонах, пусть топят”. Потом все вместе отправились на лодке в Григориатский монастырь. Когда нас увидели братия монастыря, то весьма обрадовались.
Утром устроили, что тот иеромонах, который читал молитву патриарха, сам литургисал; и зажгли великое паникадило во время херувимской песни; и когда собрались все отцы и служащий вышел из алтаря в преднесении светильника и кадильницы, неся в руках и на голове чашу и дискос и возгласил: “Всех вас да помянет Господь Бог во царствии Своем” и остановился под великим паникадилом, тогда один монах, имея в руке хартию с написанным на ней 82-м псалмом, стал пред священником, и тот начал читать: “Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Боже, кто уподобится Тебе...” до конца. Отцы же до 10-го стиха взывали: “Кирие, елейсон”, а потом все много раз повторяли: “Аминь”. И уразумели все, что снова сошла благодать Божия на монастырь; и старцы от радости обнимали меня, благодаря за то, что я так хорошо сделал для них; и все славили и благодарили Бога».
Он всю жизнь желал пролить кровь за Христа и был готов к принятию мученичества, все случившееся с ним он принимал как от руки Божией без ропота, с верою и любовью: «паче мученичества, когда переносится с терпением и преданностью воле Божией».
Источник: Монастырский вестник
